Шесть лет назад многих потрясло известие, что у Вячеслава Малежика — инсульт.
Однако уже через полгода состоялся первый концерт артиста, следом — запись новой песни. Но это не значит, что ситуация была легкая: пришлось восстанавливаться в центре реабилитации, учиться заново ходить, а главное — владеть гитарой так же виртуозно, как до болезни…
«НЕ ОЖИДАЛ, ЧТО У МЕНЯ ТАКАЯ ПОПУЛЯРНОСТЬ»
— Вячеслав, в одном из стихотворений вы написали, что гитара — продолжение вашей руки. Однако первый ваш инструмент — баян, на котором еще подростком вы играли на деревенских свадьбах. Кстати, он еще жив?
— Тот баян был разбит на гастролях ансамбля «Пламя», и другой я себе уже не покупал. Во-первых, этот инструмент перестал быть модным, во-вторых, гитара для меня более функциональна, на ней я могу себе аккомпанировать.
— В ансамбле «Пламя» вы стали известным, популярным. А почему в 1986-м оттуда ушли?
— Не ушел — уволили. Начальство всячески пыталось меня выгнать: им не нравилось, что популярность Малежика перерастает популярность самого ансамбля. Если концерт проходил в Москве, я в нем пел 6-7 сольных песен. А когда выезжали на гастроли, мне давали спеть лишь первую песню, чтобы я концерт поднял, и последнюю, чтобы поставить аккорд. Остальное время я сидел за кулисами — меня так воспитывали, чтобы знал свое место.
— Ну, насколько известно, после «Пламени» вы не бедствовали.
— Да, я уже неплохо зарабатывал, были разные халтурки… Первые 11 концертов, на которые меня отправил Росконцерт, проходили во Дворце спорта в Уфе. Я ехал туда как рядовой участник в числе других артистов: никакого люкса в гостинице, никакой персональной машины — всех возили на автобусе. И мое выступление поставили где-то третьим номером в отделении, то есть в самое неудобное место. Но когда меня объявили, зал 2-3 минуты аплодировал. Организаторы не поняли, что происходит. И я не понял. Не ожидал, что у меня такая популярность. И тогда меня сразу переселили в люкс, прикрепили машину. Но при этом рассчитали как артиста без ставки: по 4 рубля 50 копеек за каждый концерт. В составе ансамбля «Пламя» за то же самое я получал 20 рублей 50 копеек… В общем, отказался я брать эти деньги. Тут же меня нашел замдиректора Росконцерта по фамилии Карасик, позвал к себе и сразу дал ставку — 13 рублей (если работаешь во Дворце спорта, ставка удваивается). И еще он пообещал: «Я тебя сделаю заслуженным артистом!» Но я же, мать твою, либерал — отказался называться заслуженным артистом Советского Союза. В результате это звание получил только лет через 20. Вот такой гордый был. И глупый… Меня как-то отправляли в составе делегации на Олимпийские игры в Сеул, для этого следовало заполнить анкету, в которой, кроме прочего, нужно было указать место, где похоронен отец. Он незадолго до этого умер. Меня это странное требование так обидело, что я послал всех к чертовой матери — и остался без Сеула.
— Вы ведь и в «Веселых ребятах» работали. О странствиях ансамбля по российской глубинке мне как-то рассказывал Александр Буйнов…
— Ну это, наверное, были какие-то веселые истории. На самом деле они не так часто случались, потому и вспоминаются. Я вам расскажу еще одну, из серии «Нарочно не придумаешь», в которой невольно участвовал и Буйнов. Не помню уже, где проходил концерт: то ли в Воронеже, то ли в Тамбове. Я играл на гитаре, а Саша Барыкин пел песню Тухманова «У той горы». И в этой песне он делал такую долгую-долгую эффектную паузу, после которой мы уже вступали все вместе. А у Буйнова с бас-гитарой случилось что-то непонятное — она стала выполнять функцию антенны, ловила первую программу радио. Во время концерта там шла передача — негромко, но шла. Наш худрук сказал: «Саша, когда играют и поют, программу не слышно, но, когда будет пауза, ты звук обязательно выключай». И вот Барыкин делает паузу. А Буйнов то ли забыл, то ли еще что, но специально подстроить такое невозможно… В общем, он громкость не убрал. И в гробовой тишине в зале вдруг из колонок раздается: «Для вас поет Иосиф Кобзон». Дальше уже петь никто не мог, все смеялись.
«ПОНЯЛ, ЧТО ОН ЕСТЬ»
— Хочу спросить вас как поэта, тонкого знатока человеческой души: почему современные мужчины часто надевают на себя маску циников, которым смешны романтика и прочие «глупости»?
— Ну вы же, женщины, дурите нас всеми возможными способами, почему бы и нам вас не подурить? (Смеется.) Просто я думаю, что мир живет по тому закону, который сформулировал еще господин Шекспир, что весь мир — это театр. Поверьте, и нам, мужчинам, ничто человеческое не чуждо, мы бываем и романтичными, и сентиментальными, но иногда показывать это конкретно женщинам не очень хочется.
— Какими качествами должна обладать женщина, чтобы вы захотели посвятить ей песню?
— Ну вы бы еще спросили, кто мне больше нравится — блондинки или брюнетки? Про искру, которая должна проскочить между мужчиной и женщиной, говорилось тысячу раз. Но, с другой стороны, что бы вы ни говорили про сильный пол, что якобы это мы вас выбираем, выбирает всегда женщина. Без намека с ее стороны мало кто из мужчин отважится проявить инициативу. А если женщина красивая, то надо быть очень дерзким, чтобы пойти в атаку. Поэтому хорошенькие дамы всегда окружены кавалерами, а красавицы часто пребывают в гордом одиночестве.
— Говорите, что выбирает женщина. Так было и в вашем случае с женой?
— Трудно сказать — нас судьба свела… Когда мы еще даже не женихались, мне приснился сон, в котором я просил Таниной руки у ее матери. Почему-то я его запомнил, хотя значения не придал. А потом все произошло в реальности.
— И таким образом вы вытащили счастливый билет?
— Наверное. Во всяком случае, мы с Таней уже 46 лет вместе.
— Женщины любят мужчин умных, талантливых и щедрых. Вы щедрый?
— Мне трудно судить, щедрый или нещедрый. Просто все, что зарабатываю, я отдаю жене. Правда, потом с полным правом могу сказать: «Какую я тебе красивую шубу купил!», когда она сама себе ее купила… (Смеется.) Таня ко мне бесприданницей пришла. У нее были одни джинсы, одна рубашка и шуба зеленого цвета из искусственного меха. После женитьбы шубу отдали в чистку, после которой она жутко благоухала какой-то химией, носить было невозможно… Конечно, из зарубежных гастролей я обязательно привозил жене что-то из одежды, знал, какие сапоги она хотела бы иметь, о каком кожаном пиджаке мечтает. Она была уже беременной, когда я привез ей из Германии тот самый вожделенный кожаный пиджак, а он на ней не сошелся. И Таня заплакала…
— У вас два взрослых сына, две внучки…
— Да, семья большая. Сыновья — хорошие ребята, но не без сложностей. Со взрослыми дочерьми у родителей, наверное, легче складываются отношения. А мужики, и я таким был, они — оторванный ломоть, чаще всего их в свои семьи уводят жены. Мы вот жили с моими родителями, но дружбы между ними и Татьяной не получилось. Естественно, ей хотелось иметь свой дом. Мы ведь даже развелись, чтобы купить собственную квартиру. Потому что по советским законам приобрести кооператив не имели права — считалось, что в квартире родителей было достаточно квадратных метров и на нас с Таней. Развелись — и я смог решить жилищную проблему.
— И долго вы были холостяком?
— Лет восемь. Но я переживал… Это как с автомобилем: знаешь, что ничего не случится, если пересечешь сплошную линию, но в мозгу все равно есть запрет, поэтому не пересекаешь. То же самое, когда ты вроде женат, а вроде и нет: пойти налево как бы не возбраняется, но… в мозгу сидит запрет. (Смеется.)
— Вячеслав, шесть лет
назад с вами случилась беда. Но вы успешно преодолели болезнь. Ваше отношение к жизни после этого изменилось?
— Конечно. Но я должен сказать, что творчество — это всегда преодоление. Без него не рождается ничего путного. Когда после 1991 года нам все разрешили и «преодолевать» стало нечего, творчество по большому счету закончилось… А что со мной произошло? Ну, во-первых, я понял, что Там (поднимает палец вверх) Он есть, что все не случайно. Стал меньше суетиться. Понял, что в тех ситуациях, которые я не знаю как разрешить, жизнь без меня разберется. Это как в метель ямщик отпускает вожжи, и лошадь сама находит дорогу. Так и жизнь сама указывает правильный выход… А еще я понял: не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Ведь завтра может и не случиться. Мне вон жена говорит: «Ты столько всего уже написал — можно и отдохнуть. Зачем кому-то что-то доказывать — ты уже все доказал». Отвечаю ей: «Я доказываю, что еще живой…»
